<< База знаний
<< Производство
Истории локальных дизайнеров, которые сами делают принты для своих тканей и вкладывают в них смыслы и концепции, выходящие за рамки декоративной функции – в сторону исследований, ритуалов, манифестов, арт-высказываний.
Когда принт – нейрофизиологический стимулятор
Люба Тепцова, ORNAMENTЫ (Санкт-Петербург):
Орнамент – это самый древний вид визуального искусства. И это история универсальная, она лежит за пределами каких-то отдельных культур. Это общечеловеческое достояние, которое принадлежит сразу всем. Мой базовый культурный ресурс – это традиция русского Севера, но я беру из нее то, что наиболее универсально и архаично. Русский Север вообще отличается тем, что там, как в морозилке, хорошо сохранилось очень много архаичного, древнего материала. Там не было крепостного права, там не было мировых войн, там до сих пор предпочитают магию медицине.
Мистическое миропонимание – вот нечто важное, что сохранилось в русской деревне, и одна из моих задач – привлечь внимание к тому, что всё это неспроста, что эти процессы нам необходимы и их можно объяснить, в том числе, научными терминами. Поэтому я осмысляю орнамент через современные медиумы, связанные как с гуманитарными науками – психологией, лингвистикой, антропологией, так и с естественными – математикой, физикой.
Гармония и симметрия орнамента отвечают нашей базовой потребности в порядке и надежности. Когда всё симметрично структурировано, то информация считывается нашим мозгом автоматически и на самом глубинном уровне, а именно стволовым отделом мозга, который отвечает за базовые процессы жизнедеятельности: дыхание, сердцебиение, аппетит и т.д.
Это нейрофизиология. А моя теория заключается в том, что если к этому процессу подключить сознание, то положительный эффект от созерцания узоров заметно усиливается.
Как же это работает? По моей теории, наше сознание – это ключевой момент. Как в квантовой физике. Дело в том, что символ предполагает наличие значения, а значение предполагает наличие того, кто его считывает. Получается замкнутая система: узор - смысл - человек. И только в рамках этой системы мы можем в полной мере раскрыть тот сказочный потенциал, который заложен в традиционных узорах.
В своей работе я ищу новые смыслы, которые могли бы прозвучать в орнаменте сильно и обосновано. Например, русский язык. Нам повезло, наш язык удивительно богат и у нас очень гармоничное сочетание между звучанием и значением. Поэтому моё вдохновение – это и пословицы, и заговоры, и отдельные слова, и даже просто морфемы. Например, у меня есть один узор со словом «целый». -ЦЕЛ- это древний корень, родственный многим индоевропейским языкам, который означает целый, здоровый, без изъяна. Но даже если мы не будем думать о значении, то само по себе произношение этих звуков уже направляет нас в сторону этого смысла.
Я люблю шутить, что мода и наряды – это мой троянский конь, на котором я хочу заехать в сознание людей. Гости на моих лекциях и мастер-классах часто признаются, что сперва просто обратили внимание на красивый шарфик в ленте, потом почитали пост, другой, третий и тут им открылась невиданная глубина, которая кардинально изменила их восприятие действительности – теперь они замечают язык орнамента повсюду. Антропологи называют это расширением матрицы чувствительности. А я говорю, что так наше сознание становится более восприимчивым к тонким вибрациям орнамента. Так магия древнего сакрального языка становится доступной современному человеку.
Когда принт – взаимодействие символов
Маша Ламзина (Владивосток):
Я всегда воспринимала принт, особенно на ткани или на одежде, как прекрасную возможность для высказывания. Какие-то типичные для текстиля орнаменты или флоральные мотивы мне никогда не были интересны. Мне важно, чтобы принт был манифестом, который человек на себе несет.
Люди часто в моих принтах видят отсылки к этнографии Кореи, Японии, народностей Дальнего Востока. Для stencil art (от ред. художник работает с трафаретами), которым я занимаюсь, как и для японских и корейских узоров важна определенная знаковость, смысловая наполненность. Я никогда не заимствовала конкретные узоры коренных народов. Скорее, я этим всем вдохновляюсь на уровне фактур, образов, силуэтов, чтобы создавать что-то свое. Мне не очень интересны даже самоповторы, интересен только поиск нового, поэтому я не использую этнические мотивы, которые сделал кто-то другой.
В моих принтах всегда фигурируют лица и растения. Растения – потому что это мое главное вдохновение. А лица мне важны, потому что в них всегда есть какой-то образ, персонаж, будь это хоть рок-звезда, хоть абстрактный орнамент с ромашками вместо глаз. Если человек несет на себе образ-лицо, получается сильное высказывание, интересное по визуальным смыслам и вызывающее ответную реакцию.
Раньше в моих принтах часто встречались фаллические символы и черепа. Это было влияние Нью-Йорка, в котором я какое-то время жила. Мне казалось, что надо все делать дерзко. Дерзко и символами.
Я много лет осваивала технику хлором. При подготовке принта я сначала рисую узор вручную, затем делаю векторное изображение на компьютере, после этого на плоттере на виниловых стикерах его прорезаю. Стикеры наклеиваю на ткань, распыляю хлор на трафарет, а после того, как хлор подействовал, стираю ткань и выкидываю трафарет. Трафареты при таком способе принтования одноразовые, а сам процесс довольно трудоемкий и дорогой, но мне нравится результат: хлор въедается в ткань, оставляет живописные брызги и не ощущается на материале, как если бы это была обычная печать.
Пару лет назад я освоила эко-принт. Это такая техника, в которой используются живые растения. В листьях определенных растений есть танины. Ты специальным образом обрабатываешь эти растения и ткань, потом всё запечатывается и варится на пару несколько часов, и в итоге растения дают очень устойчивый отпечаток. Я сделала целую коллекцию таких принтов, отсканировала их, очень сильно увеличила масштаб, напечатала цифровым способом на тканях и уже работала с ними.
Еще я освоила технику цианотипии. Это такая старинная техника фотографии. Обычные реактивы слишком светочувствительны – надо проявлять в темной комнате, но с реактивами для цианотопии можно работать прямо на солнце – я выкладываю узоры из растений на предварительно обработанную ткань. Получаются такие синие красивые ткани с белыми узорами.
Я воспринимаю то, что я делаю как необычную красоту. Я с каким-то упорством стараюсь создавать что-то красивое, что-то новое каждый раз. Мне важен прежде всего поиск чего-то нового. В моде мне нравится то, что она все время меняется, из этого я черпаю свое вдохновение. И я олицетворяю в своем деле такую черту моды – все время бросаю вызов.
Когда принт – зашифрованное послание «для своих»
Оля Гинзбург, Ola Ola (Санкт-Петербург):
Для эстетики Ola Ola характерны сочетания несочетаемых элементов, ирония, арт-шутки, чтобы это всегда удивляло глаз. Это мой главный интерес в работе. Я люблю такой смещенный взгляд на вещи не только в моде, но и в музыке, в литературе – например, вдохновляюсь творчеством Хармса.
В первой нашей коллекции все принты были созданы в соавторстве с художницей Данини. Вообще вся коллекция была плотно завязана на ее эстетике, поэтому ее изображения мы располагали везде. Это были такие дерзкие арт-приколы.
А недавно, в коллекции aw21 мы сотрудничали с художником Дмитрием Кавкой. Он в творчестве тяготеет к деконструкции и создал для нас «разваливающиеся» принты, похожие на компьютерные баги, и коллажи из странных неожиданных предметов – груши, стулья, дельфины usb-провода. Мы использовали тогда в том числе и ткани с уже готовыми флористическими принтами, к которым добавляли свои элементы так, чтобы это чуть-чуть не сочеталось между собой. К дизайну вещей мы тоже подошли как деконструкторы: использовали отбеливатели и другие химические средства, чтобы вывести цвет, состарить или намеренно испортить ткань. Все это срифмовалось с концепцией Кавки в принтах.
Помимо коллабораций с художниками, я и сама создаю принты. И закладываю в них смыслы и послания, личные для меня. Например, в коллекции ss21 для принтов я собирала коллажи из собственных фотографий, которые сделала из окна своей машины. Там есть и мои друзья, и знаковые для меня и для них места. Это всё послания для близких людей. Для всех остальных это там не явно, скрыто и непонятно.
Второй мой паттерн для той коллекции тоже связан с моими автомобильными передвижениями – он назывался GPS и был собран из скриншотов моих навигаторов, плейлистов и фотографий приборной панели с моими личными вещами.
Мы постоянно в поисках новых удивляющих глаз сочетаний и для следующей коллекции придумали, к примеру, такую концепцию принта: мы сделали образцы вышивок, сфотографировали их и обработали так, чтобы паттерн принял странный и неожиданный вид, в нашем духе.
Когда принт – следы претерпеваний тела
Дагмар Гертот, Nomad Goba (СПб-Москва):
Я больше художник, нежели дизайнер. Я работаю с бруталистскими и разными психо-френдли направлениями, с эстетикой наивного искусства. Для меня важны импровизация, поток, самобытность, язык. Что касается наших принтов на ткани, то направление всегда диктует моя работа с графикой. Например, силуэты всей коллекции Idiocy основаны на серии моих графических работ «33 портрета безумия» и впоследствии часть этих портретов в таком неизменном виде перешла на принты, а также в оформление типографии, флаконов духов. Моя графика пронизывает все коллекции, все продукты бренда. В ней – расшифровка и формы, и содержания.
Если говорить о принтах, узорах, отпечатках на ткани, то меня еще очень интересует история о претерпевании. То есть когда на материале остается след даже не столько краски – от руки художника, сколько от физического воздействия тела. Вообще, вещи Nomad Goba я позиционирую как такие, которые готовы претерпевать. По сути, для меня принтом является равнозначно и мое действие с материалом, и действие клиента, например, если он попал в этой одежде в какую-то экстремальную ситуацию, после которой на ней остались какие-либо следы. Я очень ценю, если люди не избавляются от следов претерпевания на одежде Nomad Goba – так вокруг предмета формируется дополнительная история.
Что касается техник нанесения принта, то я работаю и с кислотами, и с красками, и с щелочами, и с реагентами. В зависимости от коллекции, в зависимости от задач. У нас есть и цифровые принты – например, одна моя графическая работа была напечатана на ткани, которую мы постоянно используем в обработке, в подкладе. Также это может быть и графическая техника по мокрому льну, которая имитирует восточную монохромную живопись. А может быть совсем экспериментальный подход. Опишу один эксперимент, который как раз про претерпевание тела.
У нас было 200-метровое полотно льна. Когда я увидела объем, мне стало интересно в масштабе оставить на нем след – в каком-то живом физическом режиме. На тот момент я была увлечена образом поверхности Луны как кожи божества. И я превратила комнату, которая была застелена этим белым льном, в поверхность Луны. Это был чистый образ, к которому я шла, не обращая внимания на то, какими средствами он достигается. Это было просто состояние нахождения моего тела в этом пространстве. Из этой ткани мы впоследствии сшили коллекцию.
По сути вещь, предмет одежды, с точки зрения высказывания, это штучное, «короткое» изделие, оно представляет из себя не такое больше пространство. А когда раскладываешь 200 метров ткани во всем формате, понимаешь, что это гигантский холст и здесь появляется пространство для объемной мысли. И очень круто, когда у тебя каждая вещь в коллекции несет смысл одного большого действия.
Когда принт – шум ветра
Надя Абзаева, Abzaeva (Улан-Удэ):
Ветер, воздух – это одна из стихий, к которой я постоянно обращаюсь, чтобы показать мою идентичность. Очень классно, что живя здесь, в Бурятии, в Улан-Удэ, я могу постоянно подлавливать саму себя и окружающих меня людей на таких вещах – на проявлениях частиц нашего уникального сознания. Мне хочется в своей работе рассказывать о бурятском восприятии природы, жизни, человека. К примеру, для нас – обычное дело верить в местных духов, делать им подношения.
А с ветром связана история про мою бабушку, маму отца. Она родом с Ольхона (от ред. остров в озере Байкал). Последние годы она жила в городе и очень часто рассказывала мне про свои сны об Ольхоне, описывала, какая там сейчас погода, какие там дуют ветра, какие они сильные, чем там живет природа. Я запомнила это ментальное ощущение соединения с природой и записала как-то, что я верю, что бабушка после своего ухода превратилась в ветер, который дует на склонах Ольхона. Потом я забыла об этой записи. А потом вышла первая коллекция, которую я назвала «Ветер дует» – и вдруг все сошлось.
В Бурятии очень много классных современных художников. И вот мультимедиа-художница Мария Хасоева, поехала на Ольхон в прошлом году. Когда я узнала, что она там, я попросила записать ее звук ветра. У меня была идея перевести звук в изображение, чтобы сделать принт из ольхонского ветра. Увидеть, как выглядит ветер. Идеей я и поделилась с Машей и еще с одним мультимедиа-художником Игорем Канзычаковым, который, как и Маша, работает с нейросетями. Они разработали нейросеть, позволяющую сделать это.
Мы думали – интересно, как будет выглядеть ветер. Я предполагала, что это будет какой-то глитч, возможно, с неоновыми цветами. Или может что-то дикое. Мы провели несколько проб, каждый раз была новая вариация, но похожая на предыдущую по цветовой палитре. Получилось, что эти шумы нейросеть распознает, как сочетание стихий. Например, там всегда были какие-то волны, напоминающие воду, всегда там было нечто похожее на дым и огонь. Всегда там было какое-то движение. Это было очень красиво и странно, потому что у нас не было никакой возможности сказать нейросети, что мы используем ветер. И она не была заранее обучена, мы просто загрузили аудиофайл.
Мы, кстати, экспериментировали с человеческим голосом и получался совсем другой принт. Мы загружали бурятскую песню и выходило что-то похожее на лампадки, на войлок, какие-то восточные мотивы, что-то мне даже юрту напомнило.
Потом я обратилась в две компании, которые осуществляют цифровую печать на искусственных и натуральных тканях. Я напечатала ветер и на тех, и на тех и использовала ткани для создания коллекции.
Мы презентовали эту коллекцию на MBFW прошлой осенью. Со мной вместе, помимо Игоря и Маши, работала художница Арюна Булытова. Она разработала интерактивное 3D-пространство, которое менялось прямо во время показа. У нас был кинект-датчик – камера, которая считывает движения человека и отображает их на экран. Идея была про соединение миров: наш мир, виртуальный мир и мир духов. Часто в разных мифологиях описывается какое-то мистическое место, похожее на лес. И мы взяли образ леса. Как будто из него выходили модели и доходили до центра подиума, где была установлена камера, которая считывала их и переводила изображения (они были как белые дымки, как духи) в 3D-лес на экране.
Я собираюсь еще поработать с переводом звука в принт. Когда мы работаем над своей идентичностью, у нас есть возможность обратиться к истории – пойти в библиотеку, грубо говоря. Или можно обратиться к своей памяти. И непонятно, что ценнее для нас. Потому что мы не знаем тех, кто пишет историю. Но мы знаем то, что остается в нашей памяти, то что формирует нас, то, что близко нашему сердцу. И я пошла по пути семейной памяти. Папа помнит про своего дедушку, например, про его ритуалы гадания на бараньей косточке. А еще папа каждое утро капает свежим чаем на печку и говорит молитвы. Я тоже хочу их записать и попробовать визуализировать. Это такие вещи, которые кажутся простыми, но на самом деле они совсем не простые, а очень важные, думаю, на них всë держится.
По основному образованию я искусствовед и около 10-ти лет занимаюсь выставочными проектами. Я целенаправленно изучала тему того, как взаимосвязано прошлое, настоящее и будущее. Мы проводили на эту тему несколько выставок и сделали школу современного искусства «Генезис», которая существует два года. Концепция этой школы – преобразование прошлого, как мы можем работать с нашим наследием, как можем его переосмыслять. У нас в Бурятии это очень востребованная тема. Она волнует многих, художников в том числе. И в Бурятии очень много крутых, очень талантливых ребят, которые меня вдохновляют. Мы все думаем об одном – ищем пути, как можно говорить о себе и своей идентичности, используя визуальный язык современного искусства, 3D и дизайна.
Текст: Максим Муратов
